продолжение..

— А я люблю, когда все хорошо заканчивается, — сказала Марина.

— И много вы знаете таких историй?

— Довольно много.

— Из жизни или придуманных?

— Придуманных, конечно, но…

— Так это не они хорошо заканчиваются, — сказал Гусев. — Это рассказчик прерывает свое повествование в тот миг, когда у героев все идет более-менее неплохо. И истинно мудрый рассказчик не будет распространяться о том, что было дальше.

— Но разве дальше обязательно будет что-то плохое?

— Необязательно, — Гусев уже зарулил на парковку и втиснулся в ряд между двумя внедорожниками. — И не сразу. Но чаще всего так и бывает.

— Возьмем архетипичную историю, принц спас принцессу от дракона, — сказала Марина. — Что же там дальше может быть плохого?

— О, целая куча всего. Тут целый непочатый край неприятных возможностей, — Гусев закурил. — Итак, принц спас принцессу от участи, которая хуже смерти, они поженились, принцессин папаша отвалил ему приданого и вскорости помер, чтобы не мешать молодым. Тут обычно и ставят точку, не так ли? Типа, жили они долго и счастливо и черт бы с ними со всеми.

— Примерно так.

— А на самом деле уже через полгода принцесса родила мальчика, не слишком похожего на принца, зато подозрительно смахивающего на придворного шута. После родов принцесса располнела, а принц запил и принялся волочиться за фрейлинами. Потом случилась война, и принц отправился убивать людей, а принцессе дико натирал ее пояс верности. На войне принца покалечили, и когда он вернулся домой, то пил еще больше, по ночам его мучили кошмары, а днем с ним случались приступы паники, во время которых он себя вообще не контролировал. Посттравматический синдром потому что. А принцесса жрала все больше и больше, так, что даже придворный портной жаловался, что иногда не понимает, платье для женщины он шьет или попону для слона.

Марина хихикнула.

— Ребенком, ясное дело, никто не занимался, — продолжал Гусев. За последние дни он привык давать интервью, и монолог изливался из него легко и непринужденно. — И вырос он вздорным, избалованным и высокомерным, и за несколько лет правления довел свою страну до революции. Народу полегло немало, и в результате к власти пришел романтичный благонамеренный болван, который думал, что знает, как сделать лучше для всех и чтоб никто не ушел обиженным. Но проблема романтичных благонамеренных болванов в том, что они умеют вдохновлять своими речами народ, а вот что с этим народом делать дальше и как им управлять, они понятия не имеют. Уже через полгода один из ближайших соратников отравил романтичного благонамеренного болвана, сел на трон и объявил себя диктатором. После чего навел порядок железной рукой, а на любую критику партийной линии отвечал огнем и сталью.

— Это все слишком надуманно.

— А когда тиран умер, в стране случилась очередная смута, — распаленный Гусев не давал сбить себя с толку. — Потом была засуха, неурожай, голод и бубонная чума. И хотя в засухе и бубонной чуме диктатор был вроде не виноват, обвинили все равно его. Ну потому что кто-то же должен быть виноват и сколько можно вообще все это терпеть. Об этом можно написать сотню романов и снять десяток фильмов, но истинная мудрость рассказчика заключается в том, чтобы вовремя заткнуться.

— Но ведь все могло быть совсем не так.

— Как бы там ни было, в жизни все равно не бывает хэппи-энда, — сказал Гусев. — Потому что за успехом всегда следует провал, за удачей — разочарование, победы растворяются, их плоды идут прахом. И так по кругу или по спирали, или еще как-нибудь, но до самой смерти. Люди умирают, это вот самый правдивый конец.

— И вы хотели бы быть героем такой истории? — спросила Марина.

— Мы все герои такой истории, — сказал Гусев. — Даже если сами этого не осознаем.