Во дворе человек выгребал сугроб из-под Пежо и складывал
на крышу Опелю. Хранить осадки у нас негде, мужчины дарят снег друг
другу. Прибежал папа Опеля, тоже с лопатой. Он не хотел себе чужих
осадков, к концу зимы он ничего уже не хотел. Такой февраль, упасть в
сугроб и плакать. Мужчины сначала диспутировали, потом фехтовали на
лопатах. Сверху, перевесившись через подоконник, смотрела женщина.
Курила, улыбалась. Ей нравилось, что наш район не захолустье и жизнь
кипит.
Вчера она опять курит в раскрытое окно, и вдруг
сверху падает карниз. Вместе с сосульками, со льдом, пролетает мимо её
глаз, носа и сигареты, как настоящий сюрприз. Женщина даже не
подозревала, насколько минздрав был прав насчёт курения.
А сегодня опять дымит. Уже глубже, из комнаты. Упрямая.
Приходила в гости маменька. Рассказала волнующее, про
любовь и детство. Она школьный психолог, в её практике полно отличных
сценариев. Девочка Алиса пришла в первый класс. Тоненькая вся,
синеглазая, с бантами. Папа за неё волновался, вдруг обидят. Он бы
подарил дочке какой-нибудь артефакт против мальчишек, двуручный меч или
базуку, но с такими примочками в класс не пускают, потому что учителя
трусы.
И папа отдал дочку на простое карате. Заранее, с трёх лет.
К школе Алиса выучила семь способов убийства человека
сложенной газетой. Она метала ножи, вилки, метко плевала компотом. И в
целом, была готова учиться в современных условиях. Спасибо отцу. Ещё,
называла перелом ключицы «наименьшим вредом, отрезвляющим противника».
Первую неделю Алиса била мальчиков по одному. Тогда
мальчики выбрали пять делегатов. Делегаты сказали «пойдём поговорим».
Встречу назначили на среду, за школой, между мусорником и забором. Алиса
пришла со сложенной газетой и, по-моему, не сдержалась. Делегаты
убежали с криком «идиотка бешеная». В младших классах наступили мир,
покой и матриархат. Там и осень закончилась.
А в январе она влюбилась в красивого восьмиклассника.
Два дня вздыхала и смотрела фиалковыми глазами, на третий застала его в
коридоре, в позе откровенного предательства. Он был прижат к стене, его
целовала какая-то корова из девятого. Корове был сломан всего лишь
каблук. Парню врезала по желудям. И когда он сложился от нахлынувших
эмоций, Алиса его поцеловала. Чтоб понял, дурак. Иначе было не достать,
маленькая ведь, почти портативная девочка.
Назавтра в школу пришёл отец. Он слушал и радовался,
что не купил базуку. Заведение осталось цело, было куда прийти, узнать
об успехах дочери. Директор предложила перейти в соседнюю школу. Там всё
ещё бегали сотни небитых детей. Папа подозревал, другая школа не
захочет чужих каратистов. А эта школа уже привыкла, адаптировалась. Папа
хотел бы остаться, обещал помыть окна и не носиться на переменах.
Вытащил деньги, как аргумент. Директор тоже предложила денег, чтоб они
всё-таки ушли. Взрослые стали пихать друг другу всё большие суммы. Никто
не мог победить. Решили, как психолог скажет, так и поступят.
А психолог — моя маменька.
— Бедная девочка! — воскликнула она. — Ребёнок
старался, не давал себя в обиду, всё как велел отец. А теперь кругом
непонимание, учителя ругают, дети её боятся, отец набычился. И в любви
запуталась. Конечно, поведение девиантное, но ребёнок не виноват. С ней
просто надо разговаривать, — сказала маменька.
Она и сама в детстве любила. Одного мальчика. Не
знала, как выразить чувства, поймала его, повалила и насыпала песку в
трусы. (Очень выразительно, мне кажется).
Маменькиных чувств тоже тогда не поняли. Её даже
выгнали из октябрят. А теперь она выросла и диссертацию защитила. Кто-то
с ней подолгу беседовал в детстве, видимо.
Завтра ко мне приедет одна молчаливая барышня. Я
пересказываю ей свою жужу, за это она готовит цукини с чесноком и
петрушкой. И всё счастье моё — в плетении из воздуха городов, чьё
население влюбчиво и патологически счастливо в финале. Я обильно вру, за
это меня жалеют, целуют в уши и называют Славочкой.
А больше ничего не происходит. Конец зимы. Пежо не здоровается с Опелем, в окне напротив курит отважная женщина и повсюду снег.
